Штирлиц и маленький Генрих

«В сорок втором году, во время бомбёжки под Великими Луками убило шофёра Штирлица - тихого, вечно улыбавшегося Фрица Рошке.

Парень был честный. Штирлиц знал, что он отказался стать осведомителем гестапо и не написал на него ни одного рапорта, хотя его об этом просили из четвёртого отдела РХСА весьма настойчиво.

 Штирлиц, оправившись после контузии, заехал в дом под Карлсхорстом, где жила вдова Рошке. Женщина лежала в нетопленном доме и бредила. Полуторагодовалый сын Рошке Генрих ползал по полу и тихонько плакал: кричать мальчик не мог, он сорвал голос.

Штирлиц вызвал врача. Женщину увезли в госпиталь - крупозное воспаление легких. Мальчика Штирлиц забрал к себе: его экономка, старая добрая женщина, выкупала малыша и, напоив его горячим молоком, хотела было положить у себя.

- Постелите ему в спальне, - сказал Штирлиц, - пусть он будет со мной.

 - Дети очень кричат по ночам.

 - А может быть, я именно этого и хочу, - тихо ответил Штирлиц, - может быть, мне очень хочется слышать, как по ночам плачут маленькие дети.

 Старушка посмеялась: "Что может быть в этом приятного? Одно мученье". Но спорить с хозяином не стала.

Она проснулась часа в два. В спальне надрывался, заходился в плаче мальчик. Старушка надела теплый халат, наскоро причесалась и спустилась вниз. Она увидела свет в спальне.

Штирлиц ходил по комнате, прижав к груди мальчика, завёрнутого в плед, и что-то тихо напевал ему. Старушка никогда не видела такого лица у Штирлица - оно до неузнаваемости изменилось, и старушка поначалу подумала: "Да он ли это?" Лицо Штирлица, обычно жёсткое, моложавое, сейчас было очень старым и даже, пожалуй, женственным.

Наутро экономка подошла к двери спальни и долго не решалась постучать. Обычно Штирлиц в семь часов садился к столу. Он любил, чтобы тосты были горячими, поэтому она готовила их с половины седьмого, точно зная, что в раз и навсегда заведенное время он выпьет чашку кофе без молока и сахара, потом намажет тостик мармеладом и выпьет вторую чашку кофе - теперь с молоком. За те четыре года, что экономка прожила в доме Штирлица, он ни разу не опаздывал к столу.

Сейчас было уже восемь, а в спальне царила тишина. Она чуть приоткрыла дверь и увидела, что Штирлиц и малыш спали на широкой кровати. Мальчуган лежал поперек кровати, упираясь пятками в спину Штирлицу, а тот умещался каким-то чудом на самом краю.

Видимо, он услыхал, как экономка отворила дверь, потому что сразу же открыл глаза и, улыбнувшись, приложил палец к губам.

Он говорил шепотом даже на кухне, когда зашел узнать, чем она собирается кормить мальчика.

- Мой племяннтк мне говорил, - улыбнулась экономка, - что только русские кладут детей к себе в кровать...

- Да? - удивился Штирлиц. - Почему?

 - От свинства...

 - Значит, вы считаете своего хозяина свиньей? - хохотнул Штирлиц.

 Экономка смешалась, и покрылась красными пятнами.

 - О, господин Штирлиц, как можно...

Вы положили дитя в кровать, чтобы заменить ему родителей. Это от благородства и доброты...»

(с) Юлиан Семёнов "Семнадцать мгновений весны"